Сто братьев [litres] - Дональд Антрим

перетрудился, пока тащил увесистую, громоздкую маску. Он открыл пасть и позволил забрать ее из зубов. Она была вся залита слюной. Должен тут сказать, что я сам выбрал бы другую. Я бы выбрал что-нибудь поменьше, полегче, с прорезями для глаз побольше, с выражением лица позлее и пострашнее. Уж точно без коры. Из-за коры маска кажется какой-то неумытой. Она – с такими абсурдно длинным подбородком и дурацкой прической – наверняка символизировала какого-нибудь комичного дружелюбного духа.

Любая маска, даже маска демона или военная маска зулу, выглядит безобидно, пока ее не наденет человек. Если надеть ее правильно, она оживает. Лицо – как бы ни были гротескны или преувеличенны его черты – словно одушевляется, меняет выражение и через жесты, язык тела носителя начинает передавать эмоциональную суть изображенного персонажа. Подобное творческое оживление может произвести сильный эффект на публику, а на самого носителя порой воздействует еще сильнее. Как дух маски – а это может быть дух бога, зверя, неодушевленного предмета или какой-нибудь растительности – излучается наружу, в мир, так же проникает он и внутрь, в подсознание. В этом и заключается истинная цель: мало-помалу, путем физических усилий (чаще всего – бешеными плясками) привести его в экстаз и в мир, где сосуществуют два главных действующих лица – человек в маске и дух, которого символизирует маска. В этом темном и фантасмагорическом мире надевший маску может оставить позади обыденность, воссоединиться с природными силами за пределами сознательного понимания, а с каплей везения и бурбона – и испытать в какой-то миг ужасное преображение.

– Надев эту маску, – сказал я Стрелку, – я буду уже не собой. Я буду Королем кукурузы. Но не беспокойся, ведь и Король кукурузы будет мной. Готов, мальчик?

Однако к маске нужен подобающий случаю костюм. С этим обычно сложностей не возникало, потому что весь костюм состоит из одной наготы. Первобытной, элементарной, необремененной, старомодной, варварской, уязвимой, добровольной, инфантильной наготы.

И маски.

Однако сегодня разоблачаться полностью было бы вредно для здоровья. Температура рекордно низкая. Промокший пол может быть коварен, если плясать босиком. Я пришел к следующему компромиссу: туфли и носки, но без штанов и трусов, а для согрева – мой спортивный пиджак, но без рубашки. Плюс маска. Не повредит и подушка вместо щита и шприц вместо меча.

Я разделся и опустил маску на лицо. И тут же понял, что попасть в прорези для глаз будет сложно. Чтобы видеть, приходилось все время придерживать острый подбородок маски. Она оказалась невероятно тяжелой, а ее ремешки – всего лишь грубая бечевка – обтрепались, царапали кожу и к тому же совершенно не растягивались. Я завязал их как можно туже, опасаясь порвать; покрутил головой. Маска соскользнула и надавила на нос. Волосы из веток, должно быть, были пропитаны какой-то древней пыльцой. Мне тут же захотелось чихнуть. И я чихнул, и не раз, а выдал целую очередь чихов самого жестокого свойства, ослабив веревки. Маска снова сползла и надавила на нос, а это вызвало новую череду чихов. Стыдно признаться, но вдобавок я оставил на внутренней поверхности немалый объем соплей, покрыв всю ее и – поскольку маска была на мне – заодно свое лицо.

– Погоди, Стрелок. К этой хренотени всегда сперва надо привыкнуть.

Стрелок пребывал в нетерпении, возбуждении, рвался в бой. Я же боролся с маской. Вдруг я почувствовал между ног дрожащий холодный нос добермана; почувствовал между голых ног горячее дыхание, щекочущее пенис; я отскочил и воскликнул:

– Эй! Эй!

Все, с меня хватило. Маска древесного духа – громоздкая, липкая от соплей и собачьей слюны, плохо завязанная и набитая аллергенами – сойдет. Я водрузил ее на голову, затянул веревки, взял остальные принадлежности Короля кукурузы – синюю подушку и рапиру/шприц – и сказал доберману:

– Я ничего не вижу. Веди меня.

Я наклонился и вцепился в шерсть на загривке пса. Но вцепился ласково, потому что испытывал к Стрелку искреннюю приязнь, а еще не хотел, чтобы меня покусал доберман. По правде сказать, взялся я скорее за кожу – доберманы, конечно же, короткошерстные. Стрелок двинулся с места, а я – чихающий, полуголый, практически слепой в маске, с неэффективным оружием, с фингалом и обожженной о ковер рукой, согнувшийся в три погибели, чтобы не потерять собаку, – поплелся следом. В таком абсурдном и печальном виде мы – человек и пес – прокладывали путь через большую часть «Сказок и фольклора».

На ходу я старался расслабиться. В огромной маске важно не задохнуться и не вспотеть. Ровное дыхание и медленное сердцебиение – вот залог преображения.

Я не слышал вдали бушующих мужчин или грохота мебели. Остались лишь плеск капель и наши шаги по лужам – легкие шаги Стрелка и неуклюжие мои.

Был поздний час раннего-раннего утра – затишье перед новым днем, когда праздник кончается и во всех бутылках плавают сигареты, и только отстающие еще не уснули и допивают остатки.

Мы со Стрелком хлюпали по проходам. Доберман резко свернул направо, я дернулся за ним.

– Постарайся найти «Двадцатый век», – сказал я ему. Вода поднималась все выше, уже заливалась в ботинки, и я прошептал Стрелку: – А наводнение серьезное. Должно быть, где-то забился сток.

Доберман сменил направление. Потащил меня за собой в коридор, который, насколько я мог разобрать – то есть очень плохо, маска духа снова и снова сползала, – был просторнее, шире, светлее. Мы почти вышли на свободу, и я почти возрадовался. Начал дышать спокойнее. Мне не терпелось приступить к танцу Короля кукурузы и к согревающему стаканчику сразу после танца. По краям маски Короля кукурузы брезжил тусклый свет, по ногам прошелся ледяной ветер. Всего пара шагов до свободы. Пес перешел на трусцу.

Я уже и забыл о братьях, что рыскали среди шкафов в этот поздний час.

Теперь вокруг внезапно раздались мужские голоса. Когда мы, пес и я, вошли в этот широкий коридор, я услышал по бокам бормотание братьев, хотя их не видел – только чувствовал, что они стоят рядом.

– Смотрите, это же Король кукурузы в своих черных носках и маске древесного духа! – воскликнул один. А другой сделал комплимент:

– Отличный костюм, младший. Сегодня ты в доисторическом прикиде?

Тут я осознал, что на мне нет штанов. Это же безумие, о чем я думал, разгуливая в проходах без штанов? Тогда я стал слепо размахивать шприцем, но только почувствовал себя жалко. Эти мужчины не хотели за мной гнаться. Не хотели убивать Короля кукурузы. Здесь я в безопасности. Они продолжали перешептываться. Один пообещал обо мне позаботиться, а не обижать; я почувствовал, как моего плеча легонько касаются – мягко, ласково; и тогда я воскликнул:

– Что вам нужно?

Ответа не было. Я скомандовал доберману вести меня через толпу. Мужчины следовали по пятам, а впереди мигали огни красной библиотеки. Почему я так опасался своих братьев? Почему так боялся их низких голосов, их прикосновений и едкого, перченого запаха?

Пес ринулся вперед, я чуть не споткнулся об него и не свалился в озеро из растаявшего снега и протекающей с потолка воды. Я с трудом поспевал за животным. Ноги замерзли, промокли и окоченели. Я шлепал по лужам, и тут совсем рядом молодой голос задорно произнес:

– Зачетная задница.

Вроде бы Беннет. Стоит ли с ним поздороваться? Не будет ли это поводом для неловкости в будущем? Я не смог удержаться. Сказал:

– Беннет, как дети?

А маска то и дело съезжала и колотила по носу, оставляя синяк. Завязки царапали уши. Я сжимал синюю подушку и загривок Стрелка, пока мы спешили из «Литературы»; пока мы хромали прочь из рядов шкафов, выстроенных лабиринтами внутри пыльных лабиринтов. И вот мы на свободе – поджарый пес, ведущий побитого, почти голого мужчину в огромной раскрашенной маске, размахивающего шприцем, мимо двойных кресел и ламп для чтения, мимо окон с колышущимися рваными красными шторами.

Нога встретилась с журнальным столиком, я упал и потерял собаку.

Тогда я поправил маску, всмотрелся и разглядел через узкие щелочки, во что за долгую ночь превратилась наша красная библиотека.

Я видел воду, непрерывно капающую с потолка. Там, где по кривым стенам сползал тающий снег, остались темные полосы. Из-за протечек черепицы пострадали штукатурка и дерево.

Я